Мы встретились с Варварой Шмыковой в Берлине — городе, который стал для нее домом — между репетициями, съемками и гастролями.
Варя родилась в Москве в 1992 году, училась в ГИТИСе и в Школе-студии МХАТ на курсе Виктора Рыжакова. Затем этот курс стал театром «Июльансамбль», который базировался в Центре им. Мейерхольда. Сегодня она делает головокружительную карьеру в европейском кино и театре. И совсем скоро приедет в Тель-Авив со своим спектаклем «Клуб разбитых сердец».
Расскажи, пожалуйста, как начинался, как был придуман «Клуб разбитых сердец»?
— Изначально он задумывался как один вечер. Мои друзья-продюсеры, которые тогда были в Дубае, предложили мне сделать монопроект под 14 февраля, какой-то special evening.
Я была беременна, было тяжело, мы только переехали, и я понимала, что одна, скорее всего, не вывезу. Я предложила: давайте все-таки вместе с кем-то. Хотела сделать попроще, потому что тогда действительно было тяжело.
Мы вспомнили про нашего товарища Мишу Шамкова из мастерской Рыжакова. Мы вместе начали думать и сочинили этот спектакль. Он создавался в Zoom: месяц мы встречались, общались, делились историями, перекидывались друг с другом разными стихами и прозой, которые нас трогали в рамках темы, о которой говорили.
Потом к нам присоединился драматург – человек, который помог все скомпоновать. Из того, что было в 2023 году, в целом «рыба» осталась. Но сейчас у меня уже третий партнер. Каждый день что-то происходит, каждый раз мы приезжаем в новый город, и от этого спектакль меняется. Кроме того, очень многое в нем зависит от конкретного зрителя. Парижский зритель отличается от берлинского, испанский — от нидерландского.
Этот спектакль остается очень честным, искренним. И да, это спектакль, но… не в классическом понимании. Там много вещей, построенных на импровизации, на моменте, на взаимодействии со зрителем — никогда непонятно, в какую сторону все уйдет! В нем мы собрали много разной поэзии и прозы.
Мне кажется, это спектакль про нас с Никитой [Еленевым]. Там нет ролей, которые мы исполняем, как театре. Только в финале, есть такой «бонус-трек». Вот там мы с Никитой действительно существуем, «как в театре». Это наша дань классическому театру. Моя мама, у которой, кстати, на днях был день рождения, очень любит классический театр. И не любит ни одного спектакля со мной. (улыбается) Мне кажется, этот финальный момент посвящен моей маме. Я думала, как сделать так, чтобы ей понравилось, чтобы она и посмеялась, и поплакала.
Ведь когда мы делали этот спектакль, мы много говорили про любовь – в самых разных ее проявлениях. Отцы, дети, матери, дочки. И это еще одно признание в любви.
Спектакль абсолютно разношерстный. Есть условный сюжет: мы с Никитой препарируем на сцене чувство любви, сравниваем, размышляем. Спрашиваем себя, доброе ли это чувство. Спрашиваем у людей, разбивали ли им сердце, какой была их первая любовь, рассказываем свои личные истории. Для меня это каждый раз живой вечер, я очень жду каждого спектакля.
В программке написано, что ты еще и режиссер спектакля. Как эта функция проявилась для тебя в этом проекте? Как это у вас устроено?
— Я скорее идейный вдохновитель. Для меня режиссер — это человек, который умеет собрать вокруг себя правильную команду, дать нужную энергию, вдохновлять и заражать людей.
Наверное, что-то такое у меня получается. Это не про то, что я сажусь и говорю: «Так, вот здесь делаем так». Каждый спектакль для нас условно состоит из семи глав. Возможно, зрители не всегда их замечают и могут отследить переход от одной к другой, но они есть. Переходы между главами, звук, свет – это тоже то, за чем я слежу.
Сейчас спектакль в хорошем смысле живет на собственной жизнью. Мы оба с Никитой полноправные соавторы, потому что он про нас. Я не могу сказать Никите: «Нет, это неправильно». Он решил сказать, а не иначе — значит, он так решил. Это интересный опыт, но не всегда простой. Это ответственность.
Помнишь ли ты какой-то особенно специфический, важный, странный или просто запомнившийся показ спектакля? Вы уже много раз играли его в разных странах.
— Если честно, даже не буду ходить далеко. Этот спектакль случился несколько дней назад в Париже, где Никита Еленев сделал предложение своей девушке Ксюше.
Это было феноменально. Никита был в Париже практически в первый раз. Там сошлись все звезды. Помимо этого, меня очень удивил парижский зритель своей включенностью, открытостью, готовностью слушать, смотреть, плакать, смеяться, поддерживать, задавать вопросы. Это был тотальный мэтч во всем.
Мы с Никитой не играли спектакль почти год, и из-за сложных графиков у нас была только одна репетиция. Там был либо пан, либо пропал.
На репетиции в день спектакля мы сыпались: я тревожилась, вылетали куски текста, хотя у меня очень хорошая память, и все, что я когда-либо играла, обычно есть в голове. Видимо, это были нервы. Никита тоже нервничал. Мы все время начинали заново: «Что-то не то, давай еще раз».
А на спектакле все случилось. Это было чудесно, дало столько энергии. Мы очень соскучились друг по другу, по спектаклю, по зрителю. Я поняла, что это мой любимый формат: он не может надоесть, потому что спектакль каждый раз новый — и для нас тоже. Вечная проблема репертуарного театра: когда ты пять лет играешь один и тот же спектакль, сложно каждый раз находить смыслы, мотивацию. А тут каждый раз все заново.
Мне кажется, это формула успеха: мы с Никитой всегда в полупрыжке, готовы уйти вправо, влево, назад, во все плоскости. Парижский спектакль меня очень зарядил. Я жду, что будет в Тель-Авиве, потом на Кипре — очень интересно.
Какие у тебя ожидания от показа в Тель-Авиве?
— Никаких ожиданий. После того как мы поездили по разным городам стало понятно: ожидания – ненужная история. Я все понимаю в моменте, в моменте решаю и разбираюсь. Кроме любопытства и предвкушения встречи, у меня ничего нет. Я очень люблю театр, зрителей, общение. В Израиле живет много моих друзей и наших родственников, так что это тоже долгожданная встреча. Тем более, мы играем два вечера — уверена, они будут совершенно разными.
Помимо того, что я рада встрече со зрителем как актриса, я рада и как просто Варя Шмыкова. Я вижу своих людей, считываю их настроение. Теперь в каждом городе есть друзья, близкие, иногда почти родственники. Это очень круто.
А для актрисы важно, чтобы в ее жизни был театр. Я сама себе его создала. Радую себя, радую всех.
Малыш [Лука, младший сын Вари] выходит на поклоны, тоже очень радуется. Корней [старший сын Вари] тоже очень хочет выходить на поклоны, но он учится, школу пропускать здесь нельзя. Он выходил на поклоны только когда мы играли в Берлине. Я надеюсь подгадать гастроли на его каникулы, чтобы он тоже путешествовал с нами.
Как эмиграция изменила твою творческую жизнь? Что нового ты обрела?
— Моя актерская деятельность кардинально изменилась в хорошую сторону. Во многом благодаря тому, что у меня был замечательный бэкграунд, я бы даже сказала — лучший. Мне повезло работать в командах очень крутых профессионалов и классных людей. Театр, который мы создавали, спектакли в Москве, фильмы, сериалы — мне за это не стыдно, я все это обожаю. Это была школа жизни и для актрисы, и для меня по-человечески просто.
Я приехала сюда подготовленной, готовой ко всему. Сейчас у меня работы больше, чем было в России. С одной стороны, это удивительно, с другой — неожиданно, потому что мой родной язык русский, и пока сложно делать совсем большие работы на другом языке, но и здесь есть успехи.
Завтра я еду в Дюссельдорф играть трехчасовой спектакль, где у меня большая роль на немецком языке. Кто бы мог подумать. Сначала было тяжело, сейчас, хотя язык и не родной, я чувствую себя классно. Это интересные вводные, с которыми приходится работать.
Я такой человек, у меня во главе стола всегда стоит любопытство и движение туда, где страшно. Когда тебе говорят: «Серебренников, “Метель” Сорокина на немецком языке», я думаю: я умру просто. Как это возможно? Там столько текста.
Но в этом же спектакле играет мой лучший друг и лучший артист в мире — Филипп Авдеев, который три часа говорит на немецком. У меня там всего одна сцена, а Филипп с Августом Дилем — два главных героя. Когда я смотрю на Филиппа, понимаю, что есть к чему стремиться, это моя путеводная звезда.
Я сейчас очень много работаю. За два–три месяца я снялась в четырех кинопроектах. Каждый из них потрясающий, я очень буду ждать выхода каждого.
Кажется, у меня есть какой-то очень хороший ангел-хранитель. Но я понимаю, что не только в нем дело. Это логическая цепочка моих выборов и действий.
Немецкий для тебя был совсем новым языком? Ты учила его с нуля в последние годы?
— Абсолютно новым. Я его не учила, я его не знаю. Я учу текст, реплики — и играю.
Я могу говорить немного по-немецки. Понимаю все, мне нравится слушать, как говорят коллеги. Часто они спокойно разговаривают между собой по-немецки, а я сижу как на уроке и слушаю.
До этого я девять лет учила французский и немного его знаю, мне кажется, говорю на нем лучше.
Недавно один мой товарищ — режиссер монтажа фильма, в котором я снялась, немецкого фильма, дипломной работы студентки Ludwigsburg Film Academy Алины Иклымовой, где у меня главная роль, — сказал, что у меня очень милый русский акцент и что менять его не нужно, это моя изюминка. Я подумала: какой хороший человек, Господи, дай Бог ему всего хорошего! (улыбается)
В немецком наличие акцента меня не триггерит. А вот в английском я чувствую себя жестко, просто ужасно. Вчера была съемка, у меня там было две фразы на английском, и язык был такой… Не могла выговорить два слова, мне было очень неловко.
Я думаю: почему мне никто в жизни не сказал, когда я была школьницей или в институте, в театральном, профильном, что это ужасно важно? Сейчас пытаюсь наверстать. Борюсь со своим синдромом самозванца. Вроде получается.
Тебе нравится Берлин? Нравится здесь жить?
— В итоге да. Мне нравится, что я могу сорваться и поехать в любую точку Европы и ближайших стран СНГ, там поработать, с кем-то встретиться, сняться в кино.
Жить с двемя детьми и семьей в Берлине мне тоже нравится. Я знаю местные минусы, но непонятно, где их нет — они есть везде.
Нам недавно продлили ВНЖ еще на три года, я этому очень рада. Мой старший сын уже в третьем классе, прекрасно говорит по-немецки. У нашего малыша, Луки, классный детский сад. Это очень весомые факторы.
Как ты, актриса, ощущаешь судьбу художницы, творческого человека и матери в Европе? Комфортно ли тебе в этом? Как устроена жизнь детей, как коллеги относятся к материнству?
— Я особо об этом не думала, во многом благодаря тому, что я замужем за великим человеком: он очень многое берет на себя.
Многие мои коллеги, когда узнают, что у меня есть дети, очень удивляются. А потом еще больше удивляются, когда узнают, сколько старшему. Обычная реация на это: «Я думал, тебе 25!».
Все очень поддерживают и уважают наше распределение в семье. Даня — максимально европейский папа. Не то чтобы «заинтересованный отец», он просто живет с ребенком, воспитывает его, и у меня есть возможность создавать и творить.
Слава Богу, мы команда. Даня — не человек, который краем уха что-то слышал про театр. Он абсолютно творческий, зараженный искусством, харизматичный. Он все понимает, он мой менеджер, мой агент. У нас все совместное.
И мне кажется, так работает везде: будь ты в России с двумя детьми, в Китае, в Испании. Главное — хотеть делать. И делать!